Безусловно, инстинкт продолжения рода, в который входит в том числе и забота о потомстве, очень важен. Именно он руководит нами, когда потребности младенца становятся важнее собственных. Если мать в этот период ставит на первое место себя, то ребенок погибнет. Он нуждается не только в усиленной заботе, но и в донашивании. В то же время матери необходимо где-то добывать ресурс, который она сможет тратить на ребенка. Этот ресурс поставляет отец. Таким образом, и его собственная жизнь тоже изменяется.

Но если в животном мире потомство вырастает, и родители вновь заботятся лишь о себе, то в мире человеческом все очень запутано. Начиная с того, что период опекунства достаточно длительный. И если на протяжении ряда лет отдавать себя другому, то возникнет попросту привычка это делать. Именно такое поведение воспринимается, как безопасное. А изменения тревожат.

И заканчивая тем, что рождение ребенка — это столкновение с миром проекций. Я думаю, что очень сложно представить себе кошку, которая в своем котенке видит ненавистную бабушку, даже если допустить, что кошка была со своей бабушкой знакома. Но среди людей это обычное дело.

Только появляясь на свет, в ребенке ищут сходство. Он еще не личность, он только готовится ей становиться, но к нему направлены ожидания разных членов семьи. Осознанные или бессознательные. Сценарные аналитики считают, что судьба ребенка нарисована его семейной системой еще до его рождения.

Первой проекцией на ребенка чаще всего бывает внутренний ребенок. И если он получал достаточно любви и заботы в детстве, если рос в условиях надежной привязанности, то именно так мы можем относиться к своим детям легко и естественно.

Если же ребенок внутри травмирован, покинут, заброшен, то именно таким мы видим собственного, и пытаемся дать ему слишком много, из своего недостатка. Не распознавая, что нужда принадлежит нам самим, а не новорожденному, за этим мы не видим его истинных потребностей. Но это еще полбеды. А беда в том, что ему буквально посвящается вся жизнь. Ребенок в глазах такого взрослого — неприспособленное к жизни существо, которому всегда нужна опора и помощь. Таких детей закармливают до рвоты едой или поддержкой. Таких детей водят за ручку везде и всегда, оберегая их от опасного мира. Для таких детей пытаются стать фигурой, которой в собственном детстве не было.

Что же происходит внутри взрослого, проявляющего столь сильную, душащую заботу к детям? (На мой взгляд, лучшая художественная книга об этом — это П. Санаев «Похороните меня за плинтусом»). Ведь он сам будучи в детстве ничего подобного не получал! Все очень просто. Наряду с осознанной любовью, заботой и тревогой, внутри зреет зависть и злость. Взрослый опять оказывается покинутым, но уже самим собой. Вновь переживает эту травму, но уже словно по собственному выбору. На самом деле, конечно, никакого выбора в этой ситуации не существует. Родитель находится с ребенком в психологическом слиянии, и просто не разделяет, где он сам, а где ребенок.

Вторая ситуация развивается, когда ребенок старше младенца, и демонстрирует свою отдельность вполне внятно и явно. И родитель с ней соглашается. Тогда родителя подстерегает другая ловушка, о которой я сказала выше. И тогда в ребенке видят отца, мать или какого-нибудь другого значимого человека. Например, мужа, если он уходит из семьи. Ярче всего этот феномен и впрямь проявляется при разводе родителей.

Ребенок несет свою недетскую ношу, его наделяют правом принятия взрослых решений. Или опираются на него, как на взрослого, советуясь с ним или рассказывая подробности своей интимной жизни. Или он становится тем, кто следит, чтобы мама не пила, не курила, не сквернословила. Контролирующей фигурой. При этом родитель наконец-то может чувствовать себя защищенным, ведь ответственность передана другому. В 7 лет такие дети могут приготовить обед, забрать младшего из сада, при этом параллельно отлично учиться и посещать музыкалку. Ими гордятся, их предъявляют миру, как свое достижение. Степень их несчастья невозможно описать словами. При этом номинально, если смотреть со стороны, взрослый тоже не живет. Например, он только работает «ради ребенка». Не создает новых отношений «ради ребенка». Не приводит в дом гостей…

И вот в этих родительских жертвах я плавно перехожу к третьему типу отказа от собственной жизни после рождения детей. Это когда страшно встречаться с новизной. Или близость когда-то сильно поранила, и быть в своей раковине куда спокойнее. Когда таланты были осмеяны. Когда неудачи казались крахом всего и не с кем не были разделены. Когда жизнь принесла лишь разочарование, утомила, и от нее хочется спрятаться. Материнство или отцовство для этого отлично подходят. Роль родителя может стать панцирем, за которым прячется живой человек, отчаянно боящийся жизни. Ее неподконтрольного ему течения, сильных чувств, своих реакций, своих действий. Боящийся себя самого.

И тогда теперь он только родитель. Ведь это главнее всего, правда? И социально одобряемо. Вот только непрожитая жизнь родителя становится тюрьмой ребенка.

Я сторонник идеи, что только позволяя себе жить: будучи несовершенным, неидеальным, уязвимым, или наоборот жестким, любящим и ненавидящим, радостным и печальным, слабым и сильным, добрым и злым, будучи разным, мы даем такое право и нашим детям.

Не нужно хоронить себя заживо ради детей, лучше живите ради них. Живите своей жизнью.

Автор: психолог Татьяна Демьяненко